Когда я начал петь, я хотел заставить голос работать как музыкальный инструмент. Меня всегда завораживало, как Яша Хейфец управляется со скрипкой, а Томми Дорси — с тромбоном. Вот и я старался использовать свой голос как скрипку или тромбон.
У меня никогда не было формулы успеха, поэтому я не могу назвать ее главный ингредиент. Но я думаю, что у каждого успешного человека в нашем бизнесе есть общий ингредиент — талант, данный нам Богом. Остальное зависит от того, как мы его используем.
Мне нравится вся музыка — опера, симфония, поп, мюзиклы, — и мне комфортно с большей частью сегодняшней музыки, за исключением разве что кислотного рока.
Будучи 18-каратным маниакально-депрессивным психопатом и прожив жизнь, полную жестоких эмоциональных противоречий, я умею грустить и радоваться сильнее, чем остальные. Я всегда точно знаю, что хотел сказать тот крендель, что написал песню, которую я пою. Я был по обе стороны. И слушатели это чувствуют.
Мы с Альбертом Швейцером, Бертраном Расселом и Альбертом Эйнштейном уважаем жизнь в любой форме. Я верю в природу, в птиц, в море, небо — во все, что я могу видеть или о чем есть реальное свидетельство. Если эти вещи вы называете Богом, то я верю в Бога. Но я не верю в личного Бога, к которому можно обратиться за комфортом или удачей при игре в кости.
Во мне нет пренебрежения к верующим: я за что угодно, что поможет вам выстоять, — будь то молитва, транквилизаторы или бутылка виски.
Христа прославляют как Миротворца, но во славу его пролили больше крови, чем любой другой исторической фигуры. Вы можете показать мне один шаг вперед во имя религии — а я покажу вам сто шагов назад. Помните, это «божьи люди» уничтожили образовательные центры Александрии, установили Инквизицию в Испании, сжигали ведьм в Салеме. А что насчет той кровожадной, изрыгающей сквернословия толпы, которая набросилась на 12-летнюю негритянскую девочку, когда та пыталась устроиться в общественную школу? Разве не были они — большинство из них — исправными прихожанами?
Полагаю, человек есть продукт окружающих условий. Социальные силы, которые определяют его мораль и поведение — включая расовые предрассудки, — больше зависят от материальных условий вроде пищи и экономических необходимостей, чем от страха и фанатизма, которые внушают ему жрецы поставленных на коммерческую ногу суеверий.
.jpg)
Ненависть не решает ни одной проблемы. Она их только создает.
Что бы случилось, если бы на митинге-саммите собрались все лидеры всех стран и каждый привел бы своих главных советников: Кеннеди — Раска, Хрущев — Громыко, Мао — Чао? Представьте, все эти перцы в одной комнате и — бум! — кто-то взрывает гребаное здание. Все, нет больше лидеров. Что бы случилось с миром? Думаю, для мира это был бы лучший шанс все исправить.
Страх — главный враг логики.
Если отбросить марксистскую философию и диалектические тонкости, я думаю, что коммунизм может прижиться только в депрессивных социально-экономических условиях. Нищета — главный союзник коммунизма.
Мужчины в СССР хотят цветные телевизоры, их жены хотят электрические кухни, их дети хотят скоростные тачки. Когда универмаг ГУМ в Москве начнет продавать бикини, у нас появится шанс [на перемирие].
Во мне по‑прежнему живет ребенок. Всегда. Стоит ему исчезнуть — и всему конец.
Мне довелось общаться с Паваротти (он великий артист), и я спросил его: «Маэстро, у меня проблема — как закончить ноту, чтобы она сжималась до размера лезвия ножа?» Он ответил: «Просто захлопывай свой рот!» И это так и работает, он прав!
Я влюбился в Нью-Йорк, как только впервые оказался там с родителями — лет в 11. Из моего городка Хобокен (Нью-Джерси) туда ходил паром, билет стоил 40 центов. Иногда у меня не было этих денег, и я просто прыгал на паром, когда он уже отчаливал.
Я никогда не учился актерскому мастерству. Просто если ты взялся за работу, то ты, очевидно, веришь в то, чем решил заняться; и если у тебя есть хоть немного мозгов, ты выучишь текст как следует.
В каждом из фильмов, где я играл, я превращался в того парня, которого играл. Если я играл копа — я мыслил как коп и даже вне съемочной площадки каждый день ходил с полицейским значком в кармане и со стволом в кобуре.
Клянусь матерью, первые пять или шесть секунд после того, как я выхожу на сцену, я испытываю колоссальный ужас.