Сидней Беше

14 мая 1897 года в Новом Орлеане родился Сидней Беше, один из самых известных виртуозов кларнета и сопрано-саксофона, значительно расширивший диапазон музыкальной выразительности этих инструментов и оказавший огромное влияние на формирование «солирующей» роли кларнета в джазе – да и на развитие джаза вообще. Беше стал первым солистом высочайшего уровня в истории джазовых записей, на несколько месяцев опередив на этом поприще самого Луи Армстронга. Именно Беше в начале 1920-х годов был единственным реальным соперником Луи по уровню импровизаций – они пересеклись как сайдмены в бэнде Кларенса Уильямса “Blue Five”. Хотя Беше был всего на 4 года старше, на тот момент он уже обладал огромным опытом. Он успел съездить в 1919 году в Европу с оркестром Уилла Мэриона Кука “Southern Syncopated Orchestra” и заслужить там дифирамбы швейцарского дирижёра Ernest Ansermet, предрекавшего, что скоро весь мир будет свинговать так, как гениальный виртуоз Сидней Беше. Ещё одним незабываемым моментом славы стало выступление в Букингемском дворце для принца Уэльсского, а также на балу в “Albert Hall”. Беше вернулся Новый Орлеан с репутацией блестящего музыканта и со своим новым секретным оружием – сопрано-саксофоном, на который наткнулся в витрине одного из магазинов по время прогулки по лондонскому вест-энду. До этого момента музыкальные возможности Беше были ограничены кларнетом – инструментом, которым он ещё в раннем детстве овладел под руководством трёх новоорлеанских пионеров джаза: Джорджа Бакета, Луиса Нельсона и Лоренцо Тио. Традиции, которые перенял от них молодой виртуоз, уже сами по себе были далеки от примитивизма, и более того, кларнет в некоторых технических аспектах был самым продвинутым из джазовых инструментов тех ранних лет. Кларнетисты, игравшие в новоорлеанской традиции, развивали поразительную гибкость пальцев и, следовательно, феерическую технику, из-за чего им часто доставались самые сложные и замысловатые части выступлений. Однако быстрая, струящаяся манера игры была всего лишь традицией чистого мелодического украшения и не имела отношения к свободному линейному развитию мелодии, которое стало отличать игру более поздних исполнителей на духовых. Фактически, мелодическая сложность была просто демонстрацией виртуозной техники – этаким моментом “show-off”. С другой стороны, уже тогда новоорлеанские исполнители использовали и различные комбинации арпеджированных аккордов как строительные блоки для своих соло – так что им приходилось довольно хорошо разбираться в строении аккордовых последовательностей. Однако их ритмические возможности были довольно ограничены. Все эти декоративные рисунки скоро стали знаком некоего стилистического тупика – исполнители на кларнете не развивали существующие ритмические приёмы, редко использовали синкопы – и то обычно в рамках каких-то наработанных регтаймовских шаблонов. И уж конечно кларнетисты не могли даже приблизиться к той столь привлекательной для слушателей эмоциональности и «необработанности», нарочитой живой грубоватости звука медных духовых инструментов. В то время в основном только корнетисты – такие как Болден, Кеппард, Оливер и Армстронг – расширяли ритмический потенциал новоорлеанского джаза, открывали новые возможности тембра, «грязного» звучания и другие всевозможные эффекты, которые делали их музыку невероятно эмоциональной и максимально похожей на человеческую речь. И как раз этот-то status quo и изменил Беше. Как корнетисты, он смог «почувствовать» на своём инструменте новые возможности тембра и фразировки, расширить звуковую палитру и развить те самые принципы свободной линейной импровизации. Как и Кинг Оливер, Сидней Беше придал своему кларнету специфику звучания человеческого голоса. Один из музыкантов, которому Беше однажды давал урок, вспоминал, как тот объяснял, что даже одну единственную ноту надо учиться играть на самые разные лады и способы – и тихо, и громко, и рыча, и хрипя, и со стоном, и с подвыванием, и шёпотом, и с бормотанием, и смазанно, и остро, и неуверенно, и призывно – так, чтобы с помощью всего одной этой ноты можно было уметь «говорить». И вот все эти умения, чуткость и новаторство делали из Беше абсолютно исключительного музыканта. А добавив в свой арсенал сопрано-саксофон, он смог «разговаривать» на новоорлеанском языке ещё громче и интересней. Хотя во многих рассказах о Беше отмечается, что с ним не очень-то любили играть коллеги, поскольку он стремился всегда быть первым и главным, хочется привести совсем противоположное мнение Теда Джойа из книги “The Hystory Of Jazz”. В ней рассказывается, что, напротив, Сидней Беше как раз умел и выдавать потрясающе эффектные соло, и легко вписывать свои мелодические линии в общее звучание оркестра – что, с другой стороны, практически не удавалось Луи Армстронгу, слишком часто своим исполнением затмевавшему и оркестр, и других солистов, и даже вокалистов. В качестве примера Джойа приводит запись 1924 года “Early Every Morn”, где Беше и Армстронг аккомпанируют певице Альберте Хантер. Сопрано Беше с миксом высоких нот и ныряющих затем в низкий регистр фраз хорошо смешивается с общим звучанием группы, оставляя много пространства для контратак Армстронга. Корнетист же выбирает более агрессивную позицию и выдаёт настолько громогласную и яркую коду, что затмевает всех и вся. Такие демонстративные выступления не были сильной стороной Беше (по словам Джойа), хотя он тоже был способен произвести эффект, когда того требовала ситуация. Например, во время другой совместной работы с Армстронгом, в “Texas Moaner Blues”, когда Луи вновь стремится «убежать» ото всех, взвинчивая в два раза темп в своём взрывном брейке, Беше не позволяет обойти себя и выстреливает целым градом острых фраз – менее плавных и текучих, чем у корнетиста, но ясно показывающих его готовность парировать ноту за нотой даже такого соперника, как Армстронг. Более того, в этот раз именно Беше «крадёт шоу» своей эффектной блюзовой кодой. Позже Сидней Беше пытался играть в нарождавшемся стиле биг-бэндной музыки и даже играл какое-то время в оркестре Дюка Эллигнтона, однако в целом он сохранил своё пристрастие именно новоорлеанскому ансамблевому стилю. В ранних 1930-х годах, когда тот же Армстронг адаптировал свою музыку для биг-бэндов, Беше оставался верен себе, что особенно заметно в его записях с трубачом Томми Ладниером. Их игра в “I Found A New Baby” и “Marple Leaf Rag” 1932 года полна очарования старого стиля. Однако публика не была впечатлена их выступлениями – до возрождения интереса к новорлеанскому джазу оставалось ещё много лет. После неудачных выступлений в “Savoy Ballroom” Беше и Ладниер временно оставили музыку и открыли мастерскую-ателье одежды в Гарлеме. Трубач преимущественно полировал ботинки, Беше чаще занимался глажкой и починкой – когда не был занят приготовлением креольской еды в задней комнате или организацией неформальных джем-сейшенов. 1930-е годы вообще были странным периодом в карьере и жизни Сиднея Беше. Его в том числе подозревали в каких-то связях с криминальным миром – чему не мог не способствовать несдержанный характер музыканта. Какие секреты скрывались в его мастерской и скрывались ли – нам доподлинно неизвестно. Так или иначе со временем Беше вернулся в музыку – по приглашению бэнд-лидера Noble Sissle. На протяжении 4 лет, с 1934 до 1938 годы Беше подрабатывал у него сайдменом, а потом ушёл, чтобы возглавить собственный оркестр и фрилансить. И вот уже в то время как раз и стал вновь расти интерес публики к пионерам раннего джаза, и Беше стал одним из тех, кто особенно выиграл от этой смены тенденций. Он начал активно делать записи традиционного джаза для “Blue note” и других лейблов, участвовал в записях и бродкастах французского критика Hugues Panassie, регулярно выступал в “Nicks” и других нью-йоркских заведениях. Причём в отличие от большинства своих коллег из первого поколения джаза, Беше ни на йоту не потерял своих виртуозных способностей. Доказательство тому – великолепная запись “Summertime” 1939 года. Играя на сопрано-саксофоне – инструменте, которых в руках у многих других обладал крайне ограниченными возможностями экспрессии и создавал массу проблем с интонацией, Беше показал весь свой потрясающий потенциал, воспользовался каждым приёмом своего богатейшего арсенала – граулами, стонами, жалобными призывами, яркими высокими нотами, шепчущими ремарками и даже ловко скрытой цитатой из оперной арии. Сидней Беше в очередной раз вышел за рамки ожидаемого от традиции. В тот период Беше также появился на нескольких концертах Эдди Кондона в “Town Hall”, а в 1945 году предпринял попытку вести свой бэнд на пару с другим знаменитым новоорлеанским ветераном – одиозным трубачом Банком Джонсоном (vk.com/wall-43416763_6525), чьё постоянно пьянство, однако, быстро убило их проект. Работы стало опять становиться всё меньше, и Беше вновь открыл новый бизнес – нечто вроде музыкальной школы. У него был один постоянный ученик, зато его протеже стал Bob Wilber. Судьба музыканта драматично изменилась в 1949 году. Приняв приглашение участвовать в “Salle Pleyel Jazz Festival” в Париже, Беше вновь произвёл настоящий фурор в Европе. Вскоре после этого он совершил ещё несколько гастрольных туров в Старый свет и наконец решил там окончательно обосноваться. За несколько лет он стал суперзвездой и практически национальным героем Франции – в то время как широкая публика в Штатах знала его довольно плохо. В общем, в Европе Сидней Беше наслаждался всем, на что не мог рассчитывать на родине – постоянным поклонением публики, финансовой стабильностью, отсутствием дискриминации и, возможно, как намекали некоторые, проблем с законам – или налогами – или какими-то другими скелетами, оставшимися за океаном. Последнее десятилетие его карьеры было отмечено потрясающими концертами, большим количеством записей, и в том числе авторских композиций, и даже участием в балетных и кинематографических проектах. Незадолго до своей смерти, в 1959 году Сидней Беше стал ещё и литератором, написав автобиографию “Treat It Gentle” – откровенный и простой рассказ, который многими его фанатами ценится так же высоко, как и его богатейшее наследие записей. А умер музыкант в свой день рождения – 14 мая 1959 года. Сидней Беше был очень громким музыкантом – и буквально, и в переносном смысле. Он громко играл, он вызывал громкие разговоры и громкие эмоции и заслужил громкую славу. Что бы ни скрывалось за его хитрым выражением лица и сложным характером, он всегда оставался живым символом своего времени. Он был мастером и коллективной, и индивидуальной импровизации. Он вывел новоорлеанский стиль на новый уровень, а его игра, его яростные фирменные вибрато были настолько экспрессивны, что их можно было или обожать, или ненавидеть – но они никого не оставляли равнодушными. Стиль же Сиднея Беше практически не изменился за всю его карьеру – и при этом за это время никогда не терял внутренней энергии и подлинной креативности. Источник