Камерон Карпентер приехал в Москву с эксклюзивным концертом со своим единственным в мире личным органом. Огромная фура с инструментом, 52-канальной акустической системой и мейнфреймом для его управления проехала через всю Европу. Специально для Радио JAZZ 89.1 FM органист рассказал журналисту НСН Сергею Подосёнову чем отличается созданный им орган от других органов, о премии «Грэмми» и чье мнение для него наиболее значимо.
— Расскажите о самом необычном сочетании органа с другими музыкальными инструментами, которое Вам доводилось слышать.
— Я думаю, что орган – это инструмент, который существует сам по себе. Я имею в виду, что многие музыканты играют с другими музыкантами, но я не из их категории. Физическая природа органа и то, как он обрабатывает информацию, означает, что этот инструмент самодостаточен и замыкает в себе целый мир, хотя бы теоретически. Так что, это инструмент не для совместной игры.
— Хорошо, спасибо. Кстати, насколько нам известно, Вы сконструировали свой собственный орган, да? В чем разница между Вашим инструментом и обычными органами?
— Междунимитысячиразличий. Во-первых, это самый технологически передовой инструмент в мире. Так, вы можете ухватить звуки всех труб всех органов мира, и использовать их, комбинировать их, чтобы создать орган, который никогда не сможет объединить в себе все органы. Идея заключается в том, чтобы создать этакий идеальный орган из лучших частей лучших органов. На самом деле все является более сложным и утонченным, но в целом принцип такой.
— Спасибо! Следующий вопрос: Вы стали первым органистом, номинированным на премию «Гремми». Насколько важно для вас признание такого рода: награды, премии и.п.?
— Совершенно не важно.
— Почему?
— Потому что это не оказывает никакого конкретного влияния на то, что я делаю.
— Чье признание является для Вас ценным, например?
— Признание? Моего собственного мнения для меня вполне достаточно.
— Расскажите, в каком зале Вам нравится выступать больше всего.
— У меня нет любимого зала. Смысл органа, который возят в тур, в том, что, теоретически, где инструмент установлен, там я и чувствую себя дома, как артист. Таким образом, я скорее стараюсь сам сделать каждый концертный зал своей собственной студией. Это одна из тех вещей, которые позволяет делать этот орган, в отличие от любого другого органа. Все органы отличаются друг от друга, каждый из них уникален. Вэтоместьопределеннаяартистическаявыгода. Однако это очень усложняет исполнение одного и того же произведения одинаково в разных местах, чего многими ожидается в 21 веке. Люди хотят посмотреть запись на YouTube, а затем услышать то же самое в концертном зале – совсем на другом уровне. С органом такое невозможно по многочисленным причинам. Так что мой путешествующий орган – это мой постоянный орган, он дает мне ощущение стабильности и постоянства, где бы я ни играл. Это не только мой личный инструмент. Но, знаете, все не так-то уж и сложно: музыканту нужен свой собственный инструмент, вот и все. Тожесамоеямогусказатьосебе. Но, в конечном итоге, где бы ни появился Путешествующий Орган, — концертный зал всегда будет адаптирован под него. Так что, в идеальном смысле, зал не имеет значения. Инструмент остается тем же самым, где бы его ни использовали.
— Вы неоднократно бывали в России. Может быть, у вас есть любимые места в нашей стране?
— Я был в России три раза, и я бывал только в Москве и Санкт-Петербурге. Так что я недостаточно хорошо знаю страну, чтобы делать какие-либо сравнения.
— Если бы вы могли выступить вместе с любым музыкантом из всех, кто когда-либо жил на Земле, кого бы вы выбрали в партнеры?
— Я не думаю, что орган – это инструмент для игры в ансамбле. Поэтому я не считаю, что мог бы что-то изменить в этом плане во всех отношениях. Существует оченьмногоартистовизпрошлого, которыххочетсяпослушать. Но, знаете, я предпочитаю жить в своем времени. Причина, почему на этот вопрос нет ответа, состоит в том, что единственная вещь, которая позволяет мне делать то, что я делаю, — это сами технологии. Без технологий я бы занимался чем-то другим, и, возможно, это была бы не музыка.
— Всё-таки хочу спросить у Вас снова: чье мнение о Вашем искусстве для Вас наиболее важное?
— Моё собственное, как я уже сказал. Вы можете спросить меня еще раз, если хотите.
