Сегодня, 4 мая отмечает день рождения джазовый трубач Вадим Эйленкриг — один из самых популярных и перспективных джазовых музыкантов России. Специально для «Радио Jazz 89.1 FM» он рассказал о жизни востребованного джазмена, о своём отношении к спорту, лидерству и популяризации джаза, а также, конечно, о программе большого юбилейного концерта 28 мая в Московском международном Доме музыки.
– Вас часто называют «русским Крисом Ботти», как Вы сами оцениваете такое прозвище?
– Не знаю, хорошо это или плохо. Я был однажды на концерте Криса, он — потрясающий артист. Очень многие джазовые музыканты относятся к нему высокомерно — мол, это полупопса, какая-то очень простая с виду вещь. Но я считаю, это абсолютно неправильно. Его музыка, безусловно, немного другая, но он потрясающе звучит. На концерте он играл больше часа – и за это время я ни разу не услышал фальшивой ноты. Потрясающее владение инструментом, потрясающая исполнительская форма. У него такая ритм-секция! Когда Билли Килсон играет на барабанах, по большому счёту, ты можешь выйти, сыграть одну ноту – и даже это уже будет круто. И потом, это очень мощный ориентир в плане коммерческого успеха. Успех ведь не приходит просто так, это результат действий очень многих людей, и особенно исполнителя. Крис — один из топовых инструменталистов мира и в плане востребованности, и в плане коммерческой успешности. И он получил всё это абсолютно заслуженно. Ну да, он не играет би-боп — да и почему он обязан это делать? Поэтому когда меня с ним сравнивают, это, конечно, лестно, хотя в чём-то хотелось бы от него отличаться.
– В чём именно?
– Русский человек по своей природе более эмоционален. А я, несмотря на еврейское происхождение, глубоко русский человек: это мой язык, это моя музыка, моя родина — в общем, это мои родные «берёзки». И я люблю, когда артист может себе позволить мощную эмоцию. Этого мне и не хватает в Крисе Ботти как артисте. Я всегда за то, чтобы в программе были лирические моменты, трогательные, но при этом артист должен уметь давить, буквально «сжимать» человека, который его слушает. Конечно, эта чудовищная витальная энергия не должна постоянно слушателя подавлять. Но обходясь совсем без неё, артист, на мой взгляд, проигрывает. В остальном у Криса всё здорово.
– Вы много времени посвящаете спорту, хотя на первый взгляд тут есть противоречие между музыкой как интеллектуальным занятием и спортом — как занятием исключительно физическим…
– Это жуткий стереотип, причём очень российский. Здоровый образ жизни и музыка никак не противоречат друг другу. Я знаю, что многие мои коллеги, в том числе и совсем молодые ребята, позволяют себе выпить перед концертом. Им почему-то кажется, что они от этого будут круто играть. И им, конечно, это только кажется. С одной стороны, их можно понять, они находятся в плену стереотипов — Майлз Дэвис, Чет Бейкер, Джон Колтрейн… Но не стоит забывать, что если бы в музыкальной истории никто никогда не принимал наркотики, звёздами стали бы те же самые люди. Это не наркотики сделали их великими, а совершенно другие вещи. Я знаю огромное количество музыкантов, звёзд — Вёрджил Донати, Маркус Принтап — которые фанатично занимаются спортом, прекрасно выглядят, и это не мешает им быть звёздами. А Платон, например, был олимпийским чемпионом по панкратиону (это аналог современных смешанных единоборств). Мне близки античные идеалы, поэтому я не вижу тут никакого противоречия.
– В одном из интервью Вы сказали: «Чтобы записать хороший CD с американскими музыкантами, много ума не надо». А с российскими?
– Надо много ума!
– А в чём проблема, на Ваш взгляд? Я согласна, разница бывает очевидна и во время живых выступлений: американцы могут играть даже что-то очень экспериментальное — то, что по определению не должно «держать» массового слушателя, что ему заведомо чуждо и непонятно, а при этом играют они так, что все заворожены. Почему среди российских музыкантов это нечастый случай, как Вы думаете?
– К сожалению, в России не так много джазовых музыкантов очень высокого класса. На каждый инструмент приходится меньше 10 человек в Москве — и это если говорить, например, о саксофонистах, а барабанщиков, наверное, и того меньше. Но в каждом из этих конкретных случаев есть нюансы: у кого-то нет амбиций, кто-то не артист… А это ведь очень важно. Музыкант без артистизма – это сайдмен, а артист без музыкального мастерства — это клоун. Не говорю, что это плохо. Конечно, сайдмены очень нужны, да и клоуны, наверное, тоже. Но артист с большой буквы — это тот, кто не только владеет инструментом, но и завораживает своим мастерством. У нас таких людей очень мало, и в первую очередь потому, что конкуренция ничтожна. Думаю, если бы было не 10 саксофонистов, а 200, то наш музыкальный ландшафт выглядел бы совершенно по-другому.
– Вы занимаетесь и педагогической деятельностью в том числе, что-то можете сказать о новом поколении музыкантов — есть ли какие-то особенности у сегодняшних учеников? Дают ли они повод надеяться, что скоро этот музыкальный ландшафт действительно изменится?
– Безусловно, да. Сейчас музыкантов становится всё больше, они амбициозные, блестяще играют. Я регулярно вижу новых музыкантов в бэнде Игоря Бутмана — он ведь постоянно омолаживается. И студенты сейчас потрясающие. Я был на нескольких конкурсах — они просто звери! «Зубастые», модные в хорошем смысле этого слова. Отлично понимают формат выступления, владеют темой. Единственное, чего мне не хватает в них — это снова эмоциональность, причём это касается и певцов, и инструменталистов. Бывает, смотришь: симпатичный юноша, чисто и здорово поёт, свингует, всё отлично со стилистикой — ну просто готовая звезда, но при этом вообще ни одной эмоции! Не знаю, может быть, это связано с тем, что они — поколение гаджетов, и так проявляется недостаток аналогового общения.
– Может быть, юноша просто очень старается? А с опытом придёт мастерство — и он расслабится, позволит себе быть эмоциональным?
– Понимаете, это не про мастерство, а про внутреннее состояние в первую очередь. Хотя, если верить Будде, мы все познаём жизнь через страдание. Может быть, они в силу возраста просто пока мало страдали. А с жизненным опытом, наверное, появятся и эмоции, которыми они смогут делиться. Но в целом талантливых ребят сейчас очень, очень много. За будущее музыки можно быть спокойным.
– Вы не раз говорили, что среди джазовых музыкантов трубач — это лидер по природе. Действительно ли существует такая корреляция, и можно по выбору инструмента сказать, что человек по характеру более способен к лидерству или, напротив, более ведом?
– Да, и самое интересное, что это вещь общемировая, международная. На наш проект «Большой джаз» приезжал оркестр Ирвина Мэйфилда, и Ирвин пошутил, что пианисты — это всегда аристократы, немножко снобы, очень много знают, здорово играют и всегда держат дистанцию в общении. Дальше он давал подобные определения каждому музыканту, а закончил тем, что самые красивые и умные — это, конечно, трубачи (смеётся). Но вообще, конечно же, человек выбирает инструмент не просто так. Да, иногда выбор делают родители, но это ведь тоже тесно связано с семейными традициями, это часть тебя. Мальчик, которому дали в руки скрипку, будет сильно отличаться от того, кому дали баян. Это не хорошо и не плохо, просто они разные.
– То есть трубачами не становятся, а рождаются?
– Да нет, наверняка это можно в себе воспитать, что-то изменить, отшлифовать. Но для этого нужно пройти определённый путь, и он должен быть не только музыкальным. Лидер — это человек, который знает, чувствует, понимает людей и жизнь. Я не знаю великих музыкантов, которые бы не были большими личностями. Майлз Дэвис был личностью невероятного масштаба, и Ростропович был. Как и огромное количество других людей, имена которых уже вошли в историю или войдут в будущем. По-другому, мне кажется, не бывает.
– Несмотря на лидерские качества, вы очень редко выступаете сольно.
– А лидерство проявляется тогда, когда есть кого вести. В какой бы коллектив ни позвали, всегда труба — это первый голос. Конечно, это всё шутки, и есть лидеры среди тромбонистов, среди саксофонистов… Но когда в партии много инструментов, им гораздо важнее уметь подстраиваться — под стилистику, под динамику. А ведёт всегда трубач, и это огромная ответственность. Как в симфоническом оркестре всё определяет первая скрипка, так в биг-бэнде всё определяет первая труба.
– Учитывая ваш опыт ведения крупного телепроекта, не могу не спросить: на ваш взгляд, для джазмена стать медийной фигурой — это тяжело, естественно или, может, даже полезно?
– Во-первых, это полезно для нашего жанра. Это делает его популярнее, о нём узнают. В истории джаза были не только те великие музыканты, которые двигали его вперёд, но и те, кто двигал его «вширь» — то есть популяризировал. И одни без других бы просто не могли существовать. Первым медийным джазменом в России стал Игорь Бутман, и самое главное, что он сделал — поднял престиж профессии джазового музыканта. Поэтому, конечно, надо в таких проектах участвовать, надо открывать себя миру. Ведь джазмены — очень интересные люди, а об этом далеко не все знают. Не вижу ничего плохого в том, чтобы показывать, что мы умеем интересно говорить, умеем нестандартно мыслить, да и просто — что мы приятные, хорошие люди.
– А как вы думаете, российская публика по уровню понимания джаза, доверия к нему когда-нибудь «догонит» ту же американскую аудиторию? Или нам это и не нужно вовсе, у нас свой путь взаимоотношений с ним?
– Джаз в Америке признан национальным достоянием, и его очень мощно поддерживают, но многие наши джазмены, которые уехали в Нью-Йорк, были разочарованы: это не такая уж популярная музыка там. Считать её таковой — так же опрометчиво, как считать карате самым популярным видом спорта в Японии. Это совсем не так, там гораздо популярнее штанга! И джаз сейчас безумно популярен в Азии, Европе и России — точно не меньше, чем в Штатах. А что касается понимания, знаете, есть у китайцев такое понятие — «гунфу». Оно означает «высшая степень мастерства, достигнутая многолетним трудом», мне очень нравится это определение. И вот это «гунфу» всегда понятно, даже непросвещённому зрителю и слушателю. Мы можем вообще ничего не понимать в балете, но если перед нами кто-то будет бегать вприпрыжку, а кто-то – крутить фуэте, мы всегда поймём, кто из них настоящий мастер. Я видел, как один мой друг, который ни разу в жизни не был на джазовом концерте, впервые услышал Маркуса Миллера. Он заворожённо смотрел. Маркус как раз тот самый человек, в котором соединился величайший музыкант и прекрасный артист. Так что глубокого понимания джаза, наверное, от публики добиваться и необязательно. В США люди просто чаще могут видеть первоклассных артистов, и чтобы вывести российского зрителя на тот же уровень, должны в первую очередь стараться мы сами. Очень многое зависит от того, как мы сами играем, и от того, кого мы приглашаем сюда выступать. Сейчас в этом плане очень многое делается, каждый год приезжает огромное количество топовых артистов, и это прекрасно.
– А помимо самих концертов и записей, есть ещё какие-то способы популяризации джаза, которые Вам симпатичны?
– Конечно! Недавно прошёл в кино очень популярный фильм «Одержимость» (Whiplash) Дэмиена Шазелла. Большинство джазовых музыкантов почему-то восприняли его негативно — мол, всё это неправдоподобно, а я, напротив, был ему очень рад. Во-первых, там потрясающая музыка и великолепный студенческий оркестр. Во-вторых, смысл картины совершенно не в том, чтобы она была похожа на правду. А самое главное, что после этого фильма на наш концерт придёт не 20 человек, а 60. И мы должны сделать так, чтобы они с него не ушли, а потом пришли ещё и ещё раз. Так что это очень здорово, что такие фильмы появляются. В этом году выйдут ещё два: «Убить трубача» (Miles Ahead) о судьбе Майлза Дэвиса и «Рождённый для грусти» (Born To Be Blue) про Чета Бейкера. Я уверен, что это хорошие фильмы, и что популярность джаза после их показа вырастет. Люди пойдут на джазовые концерты, и это прекрасно. Особенно пойдут на трубу, что не может не радовать (смеётся). Так что Голливуд сделал мне к юбилею прекрасный подарок.
– Вы хотели бы, чтобы о Вас сняли фильм?
– Если только при жизни. Обидно будет, если я об этом даже не узнаю.
– При такой симпатии к всевозможной популяризации джаза — не упрекают ли Вас коллеги в «попсовости», уходе от истинного, серьёзного, интеллектуального джаза? Есть ли в музыкальной среде такие предубеждения?
– Меня постоянно в этом обвиняют. Я уже ничего на это не отвечаю. Могу только сказать, что есть люди, которые оказывались впервые на джазовом концерте — и это был мой концерт, а потом у этих людей появился интерес пойти ещё на какие-то джазовые выступления, но в конце концов они всё равно возвращались слушать нас. Мне кажется, это показатель того, что мы делаем всё правильно. Знаете, я воспитан матушкой, которая меня учила: когда что-то не получается, ищи причину в своём поведении — копайся в себе, думай, что сделал не так, почему не добился желаемого результата. Проще всего считать, что ты — непонятый гений, и винить в своем неуспехе неподготовленность, непросвещенность или даже глупость публики. А про коллег думать, что их успех незаслуженный, и они его недостойны. Но, по-моему, всегда стоит начать с вопроса к самому себе: «А может быть, всё-таки я сам что-то не так делаю?» К слову, я очень благодарен Игорю Бутману, который мне в своё время сказал: «Не надо стесняться того, что ты любишь другую музыку». Это был поворотный момент в моей карьере, когда я понял: надо играть то, что я люблю.
А «настоящий» это джаз или «ненастоящий»… Скажу так: мы только что были в Нью-Йорке, на конференции APAP (Association of Performing Arts Presenters — прим. ред.) — это такая ярмарка артистов, джазовая конференция, на которой выступают музыканты со всего мира, а в зале сидят продюсеры. При подготовке мы решили, что не будем пытаться поразить американцев исполнением американской музыки, и привезли туда «Полёт шмеля» в джазовой обработке, некоторое количество авторской музыки… Ещё я долго размышлял, стоит ли там играть музыку из фильма «Свой среди чужих, чужой среди своих» Эдуарда Артемьева — для нас это очень важная вещь даже просто с ностальгической точки зрения, а той публике она ведь ни о чём не говорит. Но решили играть, и, как ни удивительно, этот номер был одним из самых удачных! На мой взгляд, это лишний раз доказывает: сколько людей, столько и мнений. Да, кто-то не назовёт нашу музыку джазом, а кто-то назовёт. Американские профессионалы, как видите, назвали.
– Вообще в американской культуре, как и в бизнесе, немного другая точка отсчёта — даже если ты художник, ты всё-таки работаешь не в вакууме, ты работаешь для людей, и потому и исходить в известной степени нужно из того, что они хотят получить, увидеть, услышать…
– Да, хотя это не единственно верная позиция. Ты можешь работать и в вакууме, но тогда не стоит удивляться, почему на твои концерты не приходят.
– Вы сами на концерты к коллегам ходите?
– Да, когда есть время. Но, конечно, тех, кто мне больше всего интересен, я приглашаю играть с собой — мне их нравится слушать не из зала, а стоя рядом на сцене. Трубачи очень мало выступают, к сожалению, особенно соло, хотя людей талантливых много. А вообще стараюсь, конечно, ходить, но обратная сторона востребованности заключается в том, что у тебя всё меньше времени на всё: и на чужие концерты, и вообще хоть на что-то личное. Стыдно признаться, я несколько лет не был в театре — на хороший спектакль ведь надо как-то заранее собраться, а у меня никак не получается, это ужасно. Если честно, я очень боюсь даже близко подойти к тому уровню популярности, на котором находится Бутман. Он все-таки другой человек, он с этим справляется. Мне же нужно время, чтобы аккумулировать энергию, перезаряжаться. У Игоря внутри, по всей видимости, перпетуум мобиле, а у меня — что-то вроде солнечной батареи. При нынешнем объёме работы уже понимаю: если будет ещё больше движения в жизни, я просто не потяну.
– А на то, чтобы просто слушать музыку для души, время остаётся? Дома что-то слушаете? Может быть, даже следите за какими-то неджазовыми исполнителями, скачиваете новинки?
– В плеер ко мне попадает только то, что я услышал по радио. У меня всегда играют две интернет-радиостанции: это канал “Jazz Radio – Trumpet” на jazzradio.com, и благодаря этому я в курсе того, что делают современные зарубежные трубачи. Иногда даже бегу за трубой, чтобы скорее повторить только что услышанную там фразу. А в обычное время и в спортзале у меня играет фанк-радио, я очень люблю это направление, особенно танцевальный фанк на стыке с диско. Если я утром, скажем, что-то готовлю, то иногда под него танцую (смеётся). А если говорить не о джазе, мне очень нравится Seal, Jamiroquai, Эд Ширан, даже рэп есть в плеере — Qupid. Каюсь, совсем недавно открыл для себя Сэма Смита — после самого нового фильма о Бонде. Кстати, я Бондиану очень люблю и считаю, например, что идеальным эпизодом был бы «Координаты «Скайфолл», если бы не Адель, она очень грязно интонирует. А вот «Спектр», напротив, мне как фильм не понравился, а заглавная композиция Сэма Смита — просто прекрасная.
– Вы помните, когда впервые услышали джаз?
– Это, наверное, было в глубоком детстве — мой папа всё время играл что-то джазовое. Но первое осмысленное сильное впечатление от джаза — это две пластинки: во-первых, “Getz/Gilberto” 1963 года. Это было настоящее откровение для меня, я до сих пор помню каждое соло Стэна Гетца наизусть. Из-за этого у меня долгое время не было любимого трубача, а был только любимый саксофонист (смеётся). Гетц — невероятный мелодист, конечно. А второе такое неизгладимое впечатление — это The Brecker Brothers, альбом “Straphangin” 1980 года. После того, как его услышал, впервые подумал: может быть, хватит уже заниматься классикой, и надо какую-то другую музыку играть? До сих пор это одна из моих самых любимых пластинок. Заглавную композицию мы время от времени даже играем на концертах, это отражение моего личного ностальгического чувства. Вообще это очень важное качество отличной музыки — она никогда не надоедает. Как может надоесть, скажем, “Blue In Green” Майлза Дэвиса, или Фредди Хаббард? Если говорить о чём-то более попсовом, я обожаю альбом Go West “Indian Summer”.
– По Вашим же словам, сейчас существует тренд: если ты человек думающий, интеллигентный, воспитанный, то ты должен любить джаз, вне зависимости от возраста. Как Вы считаете, долго он продержится?
– Конечно! К джазу ведь приводит человека консерватизм, а консерватизм — это хорошо. Консерватизм — это когда к определённому моменту жизни человек выбрал для себя лучшее. В какой-то момент ведь должно человеку надоесть, что вокалист поёт «куплет-припев», «куплет-припев», и всё это под ровный бит барабанов. И тут вдруг он обнаруживает целый жанр, внутри которого всегда всё по-разному, где даже у одного и того же артиста на пластинках разных лет можно найти совершенно разное исполнение, потому что он каждый раз по-разному чувствовал, по-разному мыслил. Мне кажется, что умный человек, если ему интересна музыка, рано или поздно приходит к этому, и действительно неважно, в каком возрасте. Я иногда, сидя дома, слушаю джаз и думаю, какой же я счастливый человек — просто оттого, что я эту музыку слышу, понимаю и получаю от этого удовольствие. Это одна из самых больших ценностей в моей жизни.
– Какой будет программа юбилейного концерта? Будут ли там новинки, или планируете исполнить только лучшее и знакомое?
– Программу составлял я, и на одной сцене соберутся все ключевые артисты и проекты моей карьеры. Я буду в каком-то смысле стоять на перроне, а они будут останавливаться и проезжать, как поезда (смеётся). С каждым из них я буду играть то, что мы играли вместе в своё время. Там будет «СИМФО’JAZZ Братьев Ивановых» — целый оркестр: струнные, гобой, кларнет, джазовая ритм-секция. Там будет Даниил Крамер — я его обожаю, у нас был потрясающий дуэт, и до сих пор есть композиции, которые мы играем только вместе: например, джазовая версия «Тёмной ночи», которую специально готовили к израильскому концерту для ветеранов в честь 60-летия Великой Победы. Там будет чудесная итальянка Люси Кампети, с которой мы познакомились, когда меня пригласили сыграть с группой “Gabin” в Ялте. Там будет, конечно, мой квинтет, хотя есть мысль расширить его до оркестра — это основной вопрос, который ещё предстоит решить до выступления. И в конце появится, разумеется, главный проект, которому я отдал 11 лет жизни — Биг-бэнд Игоря Бутмана. С ними мы исполним все композиции, в которых у меня были важные соло. Наверное, ещё появятся какие-то сюрпризы ближе к делу, но пока программа такая — артистов уже хватило бы на целый фестиваль.
– Пластинку к юбилею будете выпускать?
– Да, мы уже собрали для юбилейной компиляции несколько треков с разных альбомов, а также записали совершенно новые вещи, среди которых мой дуэтный трек с Антоном Барониным, мы там играем Рахманинова — на мой взгляд, так, как ещё никто Рахманинова никогда не играл.
– Вообще джазовые пластинки пользуются популярностью? Имеет смысл артистам часто выпускать их, или всё-таки джаз — это прежде всего живая, концертная музыка?
– Конечно, пользуются. Не так давно мой альбом под скромным названием «Эйленкриг» был на 4 месте в iTunes по продажам всех джазовых релизов в России. Передо мной были только “Jazz 50 Greatest Hits”, Фрэнк Синатра и Луи Армстронг, так что из ныне живущих я был на 1 месте (смеётся).